Рецензии кино

Антиутопия

"Метрополис" если и не первая, то самая знаменитая антиутопия в истории кинематографа. И по праву... 1926 год, уважаемые! А выглядит все настолько естественно и органично (урбанистические ландшафты будущего), что придраться абсолютно не к чему. В "Звездных войнах" 70-80-х, как ни странно, техническое обеспечение оставляет желать много лучшего. Все эти мультипликационные вставки, несовершенства работы тогдашних компьютеров и прочее.

Такого количества гениальных технических и образных решений, как в этом конструктивистском шедевре, пожалуй, не было ни в одном фильме за всю историю кино. (И совершенно не возникает ощущения их переизбытка, загроможденности в ущерб повествованию...) Недаром многие классические режиссеры протестовали против появления звукового кино, лишившего это искусство стимула изобретать и напрягаться именно в сфере изображения, сугубо кинематографическом поле действия, и прибавив лишнюю возможность закамуфлировать бедность мысли.

Но, по закону, должно быть, компенсации, техническая безупречность фильма здесь тесно сплетена с драматургической инфантильностью. "Броненосец "Потемкин", снятый годом раньше, демонстрирует гораздо большую историческую зрелость, нежели "Метрополис". Да, впрочем, и параллельно снимавшиеся фильмы Чаплина более "взрослые", нежели серьезный жанр Ланга.

Его герои напоминают не суровых персонажей привычных нам современных антиутопий, а персонажей мелодраматичных "фильм", положим, Владимира Туржанского, умудрявшегося в 1900-1910 гг. вогнать в 15 минут пьесу А.Островского. Закатывают или выкатывают глазищи, заламывают руки, срываются с места и несутся как мой кот к рыбе, вопреки серьезности ситуации...

Главный конфликт "Метрополиса" - появление в райских кущах верхних этажей супергорода дочери одного из рабочих со стайкой оборванцев. Сын властелина города в это время резвился там с некоей красоткой, жуировал... Он получает двойной ментальный шок - от красоты Марии и от открытия факта существования "подземного народа", практически роботизированных пролетариев. С ним за полчаса происходит перемена, равная изнурительному прочтению "Капитала". Апелляции к отцу о социальной справедливости успеха не приносят и он решает действовать с помощью своих слабых человеческих сил...

Характерно, что и место, и персонажи лишены конкретизации. Она - Мария, гениальный ученый без всякого нравственного чувства - Ротванг (вроде бы немец), хозяин города - Джон Фредерсен (вроде бы англосакс или янки). Словом, некая вариация на блестящую метафору Максима Горького "Город желтого дьявола" - где-то там на западе, в бездушном мире безнационального капитала, с которым почвеннической Германии вроде не по пути. (Буквально перед "Метрополисом" Ланг поставил двухсерийных "Нибелунгов" - для утверждения того же нордических духа, что, попутно, прибавило ему мастерства в постановке эпических произведений. Но не спасло от эмиграции после прихода к власти Гитлера. С беспринципностью еврея Ланг тут же принялся славить демократию и клеймить тоталитаризм.)

Мария служит рабочим чем-то вроде жрицы, они собираются в молельне где-то в катакомбах и слушают рассказ о Вавилонской башне, трактованной (и такое бывает) как конфликт между строителями и прорабами, втянувшими бесхитростных работяг в авантюру. А ученый Ротванг в это время создает робота, которого невозможно отличить от человека. По приказанию хозяина он придает ему облик Марии и запускает в дружные ряды пролетариата, где он должен выполнить функции попа Гапона.

Над креслом робота помещено изображение пентограммы (как в "Doom'е"), на двери дома Ротванга - пятиконечная звезда. И вообще символика числа пять использована на всю катушку (рабочие, положим, движутся по пять пятью потоками). А Мария-робот, понимаешь, доагитировала рабочих до того, что они принялись крушить все подряд, затопив по неразумению и своих детей, спасенных, впрочем, гуманным барчуком. Гуманизм тоже, конечно, не беспределен - и Ротванг повержен теми же руками. Которые в патетическом финале соединяют руки отца-магната и сознательного рабочего, вожака не очень просвещенных масс.

Германия 26-го - это не Германия 33-го или 41-го. Тем не менее, в менее концентрированном виде в ней бродили настроения, сгустившиеся на выборах 33-го до известной нам ситуации: и восприятие пентаграммы то ли как религиозного символа концентрированного Зла, то ли как политического символа мирового заговора (что проистекало одно из другого, и перетекало обратно)... И звезда на дверях ученого (зловещий ученый, как олицетворение механистичной, бездушной сути - типичный персонаж тогдашнего кино) - символ марксистского вторжения в традиционный уклад жизни арийских народов.

Следовательно, своеобразный социальный заказ, выполненный здесь Лангом - это оптимистическое утверждение "третьего пути", над теорией которого в то время работали идеологи арийской идеи: не крайность классового подхода и не крайность накопления каптала, а синтез нравственного (в толковании, разумеется, германского язычества) и рационального начал. Со всеми сопутствующими связями (тех же магнатов и пролетариата), составляющими гармоничный монолит нации.

Трудно сказать, может ли такой фильм (вернее - мог ли в свое время) считаться продуктом для киногурманов. Но в наши дни умничать нечего. Это действительно золотой фонд, это действительно одна из вершин кинопрактики и достать его сегодня можно только приложив определенные усилия, после чего ценность фильма пусть субъективно, но возрастает.